Князьков Д. А. Языковая субъективность психотической личности

 

Язык и речь являются базисными системами координат в интерпретации личности. Понимание другого, отличного от нас, субъекта возможно только с опорой на лингвистические и паралингвистические средства. Языковая активность субъекта является оптикой, сквозь призму которой возможно понимание мышления личности. В этой статье нам хочется подойти к рассмотрению психиатрической нозологии (на примере расстройств шизофренического спектра) с точки зрения лингвистики.

Зачастую мышление душевнобольных характеризуют как алогичное, непоследовательное, резонерское, но при этом от нас ускользает, что подобные терминологические характеристики языковой активности существуют лишь в нашем сознании. Самим больным их поступки, мышление и речь кажутся вполне обоснованными и разумными. Эти особенности мышления шизофренических пациентов принято относить к ориентировкам на вторичные признаки. Например, больной в тесте на классификацию понятий может объединить слова «пчела» и «Земля», так как, с его точки зрения, между ними много общего, «если у пчелы оторвать крылья, то она, как и Земной шар, будет вращаться вокруг собственной оси». Необычность мышления и психотический язык могут производить сильное впечатление на обычного человека, в т. ч. художественно-эстетическое (достаточно вспомнить В. Хлебникова и его повесть «Зангези»), но факт остается фактом: человек поступает так, как он думает, чем необычнее мыслительные акты и речевая коммуникация – тем необычнее поступки.

Перефразируя М. Хайдеггера, можно сказать, что язык – это дом мыслящего субъекта. В конечном счете, оригинальность мышления, переходящая в эксцентричность, приводит больного к отчуждению от социума. Психиатрический больной выстраивает совершенно необычные когнитивные карты, которые лишь усиливают его одиночество. В этом ракурсе психическую нормативность возможно эксплицировать как разделенные социальные смыслы, которые высвечивают себя как в языковой, так и в поведенческой явленности субъекта. Безусловно, подобная дифференциация может служить лишь наброском, очерчивающим реперные точки в понимании анонсированной проблематичности, и не исчерпывает все возможные случаи.

Б. В. Зейгарник указывает: «Больные часто оказывались не в состоянии представить себя в позиции отгадывающего, адекватно использовать свой опыт» [2. С. 143]. Таким образом, патология пациента влияет на его социальные действия и нарушает адаптацию. Многие психологи (Л. С. Выготский, Б. В. Зейгарник, Д. А. Ольшанский, К. Витакер и др.), наблюдая за душевнобольными, убедительно показывали, что в большинстве случаев люди, которых считали утратившими связь с реальностью, на самом деле переживали и чувствовали, но не могли выразить и проговорить свое отношение в общепринятой форме. Особенно показательной нам представляется нозология «шизофазии» – заостренного клинического случая разрыва мышления и речевого компонента. В психиатрии это образно называется «языковая окрошка». Больной может проявлять эмоции (телесно или посредствам голоса), но слова и фразы не связаны в едином смысловом поле. Речь больного изобилует вводными словами, глаголами в безличном, неопределенном выражении, наблюдается несогласованность в падежных формах и спряжении. При этом поведенческий компонент достаточно целостен и соответствует ситуации, т. е. поведение осознанно. Данный пример можно проинтерпретировать как критическое замечание в отношении теории лингвистической относительности Sapir – Whorf [4. С. 336].

На наш взгляд, ситуация взаимодействия мышления и языка представляется скорее ситуацией взаимообуславливания и обмена, при смещении силового центра в сторону мышления. Нарушения мышления всегда ведут к нарушению в языке и речи, а вот нарушения речевого компонента не всегда означают отклонения в мышлении.

Одним из значимых механизмов оценки психического состояния человека является беседа, поэтому вполне уместно расширение медицинской матрицы психиатрии и заимствование опыта гуманитарных дисциплин: социологии, лингвистики, семиотики и т. д. Один из основателей антипсихиатрического вектора мысли, сам врач психиатр, Т. Сас пишет: «Психиатрия использует методы коммуникативного анализа, несмотря на связь между психиатрией и такими дисциплинами, как символическая логика, семиотика и социология, проблемы душевного здоровья продолжают ограничиваться традиционными рамками медицины» [3. С. 19].

Шизофрения – это семантический проект, затрагивающий лингвистические представления и средства выражения. Создать представление о самосознании мы можем, фиксируя речь больного. Наиболее близко к описанию психотического языка подошел, на наш взгляд, французский психоанализ, в частности Ж. Лакана и Ф. Гваттари, а также структурная лингвистика Р. Барта. Согласно представлению французской школы, речь делится на означающее (слово) и означаемое (предмет), следовательно, мир задается границами нашего языка, или, как сформулировал Л. Витгенштейн, «граница моего языка – это границы мира». В нашем языке может быть лишь то, что объективировано в реальности (если не объективной, то, как минимум, субъективной) как наличное – имеющее объем и содержание понятия. Слово зовет нас к материальному миру, принадлежность к которому определяется языковыми рамками. Используя образное понятие зонда, предложенное А. Н. Леонтьевым, можно сказать, что язык – это подручное средство, через которое описывается реальность, наши представления локализуются на границе контакта бытия и языковой реальности, поэтому смысл всегда сосредоточен на границе объекта и субъекта, именно там рождаются смыслы, а любые рассуждения о «глубинном значении» становятся бессмысленны. Неслучайно Ж. Делез и Ф. Гваттари пишут о «коже – как самой глубокой части тела, все происходит на поверхности события» [1. С. 352]. Именно так функционирует психотик: его означающее оторвано от означаемого и занято бесконечным, хаотичным, неукорененным воспроизведением новых смыслов в отрыве от плотных слоев Бытия. Шизофреник, маневрируя от провала в реальность, предпочитает скользить на поверхности бытия. Его означающее объективируется в качестве номадической сингулярности, свободной от общепринятого мира. Психотический язык не связан, не укоренен своими истоками в бытие, он фрактален и поэтому трудно понятен Другому, это виртуальная, клонированная реальность; как сказал один больной, «самое мучительное в шизофрении это незнание того, что реально, а что нет. Представьте, вдруг вы узнаете, что люди, места, события крайне важные для вас не умерли, не исчезли, хуже, их никогда не было». Из этой теории становится понятным шизофренический новояз: перекрещивание смыслов, ассоциации по созвучию и другие особенности языка шизофреника, с помощью которого он не просто описывает, но создает новую социальную реальность. Психотический язык не описывает мир (в общепринятом смысле), а сам становится им, например, из речи больного: «вязкая пустота», «одномерность происходящего», «чей-то голос нашел своей дом в моей голове» – эти фразы не транслируемы на общедоступный нам «жизненный мир» (Э. Гуссерль), но эмпатически мы может понять их. Психотический язык отсылает нас к новой, иной реальности, где означающее первичнее означаемого.

Эта уникальная система языковых игр и правил в XX веке из клиники трансмутировала в широкое употребление, особенно в постмодернистской литературе (В. Хлебников, Д. Джойс, Г. Витткоп, В. Сорокин и др.). Шизофренический новояз – это не привычный оксюморон, как стилистическая находка автора (что особенно широко представлено в русской литературе первой половины XX века среди символистов и футуристов), а субъективное ощущение, восприятие пациентом себя и окружающего мира.

Объективация означающего и смещение семантической нагрузки с означаемого приводят в итоге к нарушению здравого смысла, понятого как социальное знание. Символический мир патологических образов за счет их повышенной аффективности становится первичным, более значимым, чем общепринятое, повседневное и в чем-то банальное со-бытие с Другими. Если с больным разговаривает сам Бог, есть ли смысл доверять психиатру, который говорит, что это галлюцинации?

Э. Блейлер однажды сказал: «Мышление здорового человека всегда банально», оно скучно и неинтересно. Общество репрезентует себя на уровне социального знания, правильных мыслей и действий, на уровне здравого смысла. Психотический клиент психолога испытывает дефицит этой формы знания, которая проявляется в нарушении восприятия, осмысления каузальных связей и коммуникаций. Он оказывается в изоляции от общедоступного, социально-здравого мышления, нарушения сознания приводят к искаженной коммуникации и прогрессированию дезадаптации больного.

 

Литература

 

1. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. – Екатеринбург : У-Фактория, 2008.

2. Зейгарник Б. В. Патопсихология. – М. : Изд-во Московского университета, 1986. – 143 с.

3. Сас Т. Миф душевной болезни / пер. с англ. В. Самойлова. – М. : Академический проект, 2010. – 19 с.

4. Сепир Э. Статус лингвистики как науки. – М. : АСТ : Terra Fantastica, 2003.

 

 

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ ЛИЧНОСТИ В КОММУНИКАТИВНОМ ПРОСТРАНСТВЕ: РИСКИ И УГРОЗЫ


© НОУВПО Гуманитарный университет, 2014 № гос. регистрации 0321501928